„Оно конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?“ – так один рачительный гоголевский герой отреагировал на не в меру эмоционального преподавателя истории. Все дело, однако же в том, что больше всех стульев наломал сам молодой властелин мира.
Нет спора, что уже при жизни Александра деяния его можно было считать великими: на глазах современников Александра рождался новый мир, строились новые города, Восток и Запад сближались. Нет так же сомнения, что в метаисторическом плане деятеьность Александра, то есть, стоящего за ним уицраора Форсуфа была осенена провиденциальной санкцией. Все это хорошо, но, перефразируя гоголевского героя, зачем же объявлять себя богом?
Это обожествление, повлекшее за собой чреду обожествлений других эллинистических правителей, а вслед за ними и римских кесарей, в долгосрочной перспективе похоронило весь религиозный опыт античности. Но ответственность за это несет отнюдь не великий македонец: он чувствовал свою причастность задачам планетарного масштаба, и выразил ее так, как сумел; больше того, при жизни, насколько это известно от источников, он не принимал божественных почестей. Обожествление – дело рук его диадохов.
Говорят, век живи – век учись. Об Эвгемере я узнал только недавно при повторном прочтении пятой книги Диодора, и сразу понял, что это – один из краеугольных камней античной метаистории. Успех его «Священной записи» - одна из побед сил тьмы внутри греко-римской метакультуры.
Итак, как мы знаем из пятой и шестой книг Диодора, Эвгемер повествует о том, как, путешествуя от Счастливой Аравии по Южному Океану, он прибыл на остров под названием Панхея. По описанию остров этот - в сущности, райский уголок. Народом, его населяющим, правят разумные и справедливые жрецы. Народ воинственен и может в случае необходимости за себя постоять. То, что этого рая на Земле с идеальным народоустройством не существует и никогда не существовало, это еще пол беды. Самое главное начинается дальше. На Панхее, оказывается, тоже почитают Зевса. Есть на острове и посвященный ему храм, в котором на стелле на местном панхейском языке вся эллинская мифология столь известная и родная каждому, переписана наново. Уран, Кронос и Зевс, оказывается, никакие не обитатели Олимпа – это в прошлом великие цари, заслужившие славу современников и потому оставшиеся в людской памяти в веках. Миф, таким образом, сводится просто-напросто к истории.
Направленная противоположно, мысль эта для нас кажется тривиальной: в мифах многих народов современная наука и вправду отыскивает исторические реалии. Открытия Генриха Шлимана - лучшая тому иллюстрация. Прямой же, чисто эвгемерический подход, конечно, заведомо ложен, это тоже всем сегодня очевидно. Для современной исторической науки сведение мифа исключительно к истории – неоправданное упрощение.
Говоря языком «Розы Мира», Эвгемер отнимал у языческих богов функции народоводительства. Правда, божественность предвечных начал, например, природных стихий, им не оспаривалась. Однако, для отцов христианской церкви, к единому Богу которых эвгемеризм тоже не имел подступа, это значения не имело – они получили прекрасный инструмент антиязыческой проповеди, и разделять функции чуждых богов им было ни к чему.
Говорят, что эвгемеризм помог сохранить для нас эллинский миф, уберег его от полного уничтожения христианством. Я бы сказал так: благодаря Эвгемеру мы имеем литературную версию эллинского мифа. Все же религиозные достижения эллинов во многом благодаря труду Эвгемера преданы забвению.
Сама по себе идея Эвгемера не кажется мне такой уж исключительно демонически темной. Если бы к ней пришли историки времен Ренесанса или эпохи Просвещения, это было бы естественным продолжением хода научной мысли, одной из частных истин, добытых пытливым умом. Крайняя несвоевременность ее появления – вот, что выдает в Эвгемере темного вестника. Ведал ли он, этот придворный киренаик Кассандра, что творил? Хотя о его личности мало что известно, мне думается, что вряд ли. Но ясно одно – с теми, кто вдохновил его на мысль, что история творится исключительно земными царями, с Птолемеями и Антиохами, у него было много времени на разговоры на вековых стройках неприступных цитаделей Тартара.
Комментариев нет:
Отправить комментарий