Завет Килленийца

Вопрос о совместимости гения и злодейства, столь остро стоявший в свое время перед ведущими умами христианских культур, совершенно не стоит в античности. Уже очень древним эллинам, которые и эллинами-то себя наверное еще не называли, было ясно, что связь между творческой и нравственной стороной души очень слабая. Пожалуй впервые греко-римская метакультура встречается с настоящим гением в лице Дедала. И что же мы видим? Свою блестящую «карьеру» он начинает с того, что убивает более талантливого племянника: прямо-таки, история Моцарта и Сальери. Интересно, однако, то, что Дедал не был обожествлен. Никто и никогда не поклонялся ему, не приносил ему жертв. Вероятно, все-таки, было осознано, что воздаяние за совершенное зло, которого он избегнул в Энрофе, убежав от суда в Афинах, настигло его после смерти, и он оказался пленником Аида.

Убийц, да еще действующих из столь гнусных побуждений, как Дедал, конечно немного. Однако, стоит помнить о том, что каждый из нас творит зло. Даже те, кто не отягощен крупными преступлениями, наверняка имеют в душах темные уголки. Те, у кого этих уголков почти не осталось, творят зло невольно: почти при каждом шаге, совершаемом человеком, гибнут живые существа. Но с другой стороны, не совершать этих шагов, вести растительный образ жизни человеку тоже не подобает, ибо решать задачу просветления материальности Энрофа, не передвигаясь, нельзя. Весь вопрос, конечно, в соразмерности.

Продолжая выстраивать картинку Олимпа, я натыкаюсь на человекодуха, который выработал и внушил эллинам эту соразмерность. Он – вестник богов и сам же один из двенадцати олимпийцев, покровитель торговцев и путешественников, сын великого Зевса и прекрасной нимфы Майи, Гермес. Его учение было открыто автору третьего гомеровского гимна, в котором оно изложено с легкостью фольклорной притчи.

Начинается этот гимн с рождения Гермеса в пещере на горе Киллене. Едва родившись, маленький Гермес совершает значительный творческий акт: он изобретает главнейший музыкальный инструмент античности – кифару, и под ее аккомпанимент восславляет бессмертных родителей.

Далее, он совершает явное зло: используя массу ухищрений, он похищает священных коров Аполлона и в течение одной ночи почти никем не замеченный перегоняет стадо не много ни мало из Пиерии на Пелопоннесс, к берегам реки Алфей. При этом интересна мотивация Гермеса: «И мясца ему вдруг захотелось,» - говорит поэт. Никакого намека на глубокую корысть, никаких признаков зависти. Гермес совершил это похищение так, как каждый из нас ступает по земле: легко и непринужденно и будто бы почти не сознавая своей вины.

Дальше в дело вступает Аполлон. Дальновержец недосчитывается коров, и пускается на поиски похитителя. По описанию одного старика, все же видевшего Гермеса, он догадывается о том, кто похититель, и прийдя в пещеру Майи, устраивает настоящий обыск. Поскольку прямых улик у Аполлона нет, Гермес всячески отпирается. Дело решает на Олимпе Зевс: умиляясь защитительной речи Гермеса, он повелевает обоим идти на поиски коров. Гермес приводит Аполлона к загону на берегах Алфея, передает стадо, а чтобы загладить вину, достает кифару, и начинает на ней играть, а затем и вовсе передает кифару восхищенному Аполлону.

С этих пор Аполлон и Гермес на веки друзья. Однако самое главное случается дальше: у друзей есть взаимные просьбы. Летоид просит Гермеса не посягать своим воровским искусством на его, Аполлона имущество. Гермес покорно соглашается, но просит взамен научить его прорицаниям, на что Аполлон отвечает решительным отказом, ссылаясь на волю Зевса, который только ему одному открыл способ вещать людям свою царственную волю. Гермес и тут вынужден согласиться.

Что же открыл людям Гермес в этой притче? Я бы расставил символы следующим образом. Кифара – это символ человеческого творения. Похищение коров – образ повседневности, повседневно, невольно творимого зла. Передача кифары Аполлону означает обращение своего творения к использованию исключительно в интересах сил света. Это – главный залог прощения совершаемого в суете мелкого злодеяния. Однако важно при этом даже этим мелким злодеянием не посягать на имущество бога, чтить святыню, иными словами. И самое главное - в этом смысл запрета Гермесу на прорицание – не вторгаться с профанными понятиями в Божественные сферы.

Итак, завет Гемеса можно окончательно переформулировать в трех заповедях:

• Твори во имя Света

• Чти святыни

• Не снижай Божественного

Много это или мало по сравнению с десятью заповедями Моисея? Трудно сказать, это тот случай, когда отнюдь не все измеряется числом. Это были два параллельных мира, две метакультуры, и перед каждой задачи стояли свои, но цель была общей. И, взращивая в людях идеалы именно своего завета, и стал Гермес истинным вестником (во вполне розамировском понимании этого слова) олимпийских богов, посредником между суетным, энрофным человеческим миром и надстоящей над ним небесной страной.

О титанах

Итак, титаны. У эллинов – порождения Урана и Геи, в «Розе Мира» - одно из падших человечеств Шаданакара. Напомню, что титаны не были изобретены греко-римлянами: о смене нескольких поколений богов повествуют и другие мифологии, например, вавилонская. Титаны «Розы Мира» - лишь термин для обозначения конкретного человечества и в общем не тождественны титанам античной мифологии.

Могли ли греко-римляне понять откровение о титанах так, как его понял Даниил Андреев? Даже в отношении вполне земных, историческх коллизий у них не было такого понятия, как «исчезнувший народ», «исчезнувшая культура». Старшие народы перерождались в младших, материальные остатки, которые не вписывались в рамки ни одной из существующих культур относились к созданиям богов. Не могли эллины и помыслить о целом человечестве, исчезнувшем с лица того иноматериального слоя, в котором оно обитало.

Почему же титаны столь важны метаисторически для древних метакультур? Рискну предположить, что на заре метаистории нашего человечества для построения метакультур ему требовались по-настоящему «опытные» души, которых в нем самом еще не было. На взращивание собственных гигантов духа уходили бы столетия, поэтому демиургам не оставалось ничего кроме как ценой неимоверных, но кратковременных усилий вырывать из страдалищ бывших титанов и поднимать их на восходящий путь. Эта, если так можно выразиться, «технология», оказалась для ГРМ очень успешной. Бывшие титаны проживали в Энрофе незаметную, но в нравственном отношении чистую жизнь и быстро поднимались по мирам просветления в затомисы, где их ждало основное долженствование.

Один из примеров применения этой «технологии» мы уже видели раньше. Прометей был освобожден из демонического плена Гераклом и в последствии стал основателем Олимпа. Случилось это в так называемую темную эпоху, когда крито-микенские очаги были затушены дорийским нашествием, а новые, эллинские еще не разгорелись. Жару придал им огонь Прометея. После этого множество титанических душ влились в непрекращающееся и по сей день олимпийское творчество.

Кстати говоря, в «Розе Мира» титаны бесполы. Воплощаясь в человечестве, они, очевидно, должны были принимать пол. Отнюдь не все из них были мужчинами подобно известным из «Розы Мира» бывшим титанам.

Например та, что была известна эллинам под именем Мнемосины заняла на Олимпе очень почетное место: она способствовала установлению связи с девятью сестрами из человечества даймонов, музами. Эти сестры несли особую, надметакультурную миссию, вдохновляя, тем не менее, именно эллинских поэтов, художников, философов. Отсюда такое трепетное отношение греко-римлян к творческой способности человека, отсюда непреходящая ценность эллинского искусства.

Время от времени Мнемосина встречала этих сестер на Олимпе, где они воплощались в особом храме. Каждый из братьев синклита имел возможность приобщиться к их лучезарному вдохновляющему сиянию. Это были настоящие праздники небожителей. Ибо столь велика потребность в ГРМ в поднятии на новый уровень искусств, что не только художники в Энрофе, но и художники Олимпа должны были быть вдохновляемы свыше.

Надо сказать, что эллинов и римлян вдохновляли не только музы. Были при них и даймоны мужественной природы. Однако только музы, только те девять сестер имели столь непосредственную связь с затомисом.

По дому Зевса пройдет он — все боги и те затрепещут.

С кресел своих повскакавши, стоят они в страхе, когда он

Ближе подступит и лук свой блестящий натягивать станет.

Только Лето остается близ молнелюбивого Зевса!

Лук распускает богиня и крышкой колчан закрывает,

С Фебовых плеч многомощных оружье снимает руками

И на колок золотой на столбе близ седалища Зевса

Вешает лук и колчан; Аполлона же в кресло сажает.

В чаше ему золотой, дорогого приветствуя сына,

Нектар отец подает. И тогда божества остальные

Тоже садятся по креслам. И сердце Лето веселится,

Радуясь, что родила луконосного, мощного сына.

(Гомеровский гимн к Аполлону Делосскому, 2-13)

Так представлялось эллину явление демиурга на Олимпе. Аполлон - безусловно богорожденная монада. Ему не требовалось ни отца, ни матери, чтобы войти в затомис. Другая титанида,  Лето, стала хранительницей его святилища в этой небесной стране. При ее мистическом посредстве великий демиург являлся братьям греко-римского синклита.

Фемида. От нее – все светлое в эллинских и римских законодательных установлениях: от отмены рабства за долги до юридической максимы о том, что в экстренных обстоятельствах цель оправдывает средства. От нее же особое почтение греко-римлян к законности, незыблемость и ценность и в наши просвященные дни римского права.

И наконец, Гелиос. На заре Олимпа он особо покровительствовал жителям Родоса, которые отблагодарили его колоссальной статуей. Затем он стал одним из сильнейших человекодухов Олимпа, проводником демиургической воли. Его преданность Аполлону была столь сильной, что изображения Гелиоса и Аполлона классической эпохи едва ли можно различить. Правда, уже в эллинистическую эпоху его миссия на Олимпе была окончена, и он вступил на путь дальнейшего восхождения. Потому родосцам и было предписано Дельфийским оракулом не восстанавливать Колосса.

Эти пять бывших титанов стали столпами Олимпа. Наверняка их было больше: сотни, может тысячи. Но имена их не донесли до нас даже мифы. По-видимому, особую роль сыграл главный из титанов античной мифологии, Крон, но к этому моменту мы еще вернемся отдельно.