Завет Килленийца

Вопрос о совместимости гения и злодейства, столь остро стоявший в свое время перед ведущими умами христианских культур, совершенно не стоит в античности. Уже очень древним эллинам, которые и эллинами-то себя наверное еще не называли, было ясно, что связь между творческой и нравственной стороной души очень слабая. Пожалуй впервые греко-римская метакультура встречается с настоящим гением в лице Дедала. И что же мы видим? Свою блестящую «карьеру» он начинает с того, что убивает более талантливого племянника: прямо-таки, история Моцарта и Сальери. Интересно, однако, то, что Дедал не был обожествлен. Никто и никогда не поклонялся ему, не приносил ему жертв. Вероятно, все-таки, было осознано, что воздаяние за совершенное зло, которого он избегнул в Энрофе, убежав от суда в Афинах, настигло его после смерти, и он оказался пленником Аида.

Убийц, да еще действующих из столь гнусных побуждений, как Дедал, конечно немного. Однако, стоит помнить о том, что каждый из нас творит зло. Даже те, кто не отягощен крупными преступлениями, наверняка имеют в душах темные уголки. Те, у кого этих уголков почти не осталось, творят зло невольно: почти при каждом шаге, совершаемом человеком, гибнут живые существа. Но с другой стороны, не совершать этих шагов, вести растительный образ жизни человеку тоже не подобает, ибо решать задачу просветления материальности Энрофа, не передвигаясь, нельзя. Весь вопрос, конечно, в соразмерности.

Продолжая выстраивать картинку Олимпа, я натыкаюсь на человекодуха, который выработал и внушил эллинам эту соразмерность. Он – вестник богов и сам же один из двенадцати олимпийцев, покровитель торговцев и путешественников, сын великого Зевса и прекрасной нимфы Майи, Гермес. Его учение было открыто автору третьего гомеровского гимна, в котором оно изложено с легкостью фольклорной притчи.

Начинается этот гимн с рождения Гермеса в пещере на горе Киллене. Едва родившись, маленький Гермес совершает значительный творческий акт: он изобретает главнейший музыкальный инструмент античности – кифару, и под ее аккомпанимент восславляет бессмертных родителей.

Далее, он совершает явное зло: используя массу ухищрений, он похищает священных коров Аполлона и в течение одной ночи почти никем не замеченный перегоняет стадо не много ни мало из Пиерии на Пелопоннесс, к берегам реки Алфей. При этом интересна мотивация Гермеса: «И мясца ему вдруг захотелось,» - говорит поэт. Никакого намека на глубокую корысть, никаких признаков зависти. Гермес совершил это похищение так, как каждый из нас ступает по земле: легко и непринужденно и будто бы почти не сознавая своей вины.

Дальше в дело вступает Аполлон. Дальновержец недосчитывается коров, и пускается на поиски похитителя. По описанию одного старика, все же видевшего Гермеса, он догадывается о том, кто похититель, и прийдя в пещеру Майи, устраивает настоящий обыск. Поскольку прямых улик у Аполлона нет, Гермес всячески отпирается. Дело решает на Олимпе Зевс: умиляясь защитительной речи Гермеса, он повелевает обоим идти на поиски коров. Гермес приводит Аполлона к загону на берегах Алфея, передает стадо, а чтобы загладить вину, достает кифару, и начинает на ней играть, а затем и вовсе передает кифару восхищенному Аполлону.

С этих пор Аполлон и Гермес на веки друзья. Однако самое главное случается дальше: у друзей есть взаимные просьбы. Летоид просит Гермеса не посягать своим воровским искусством на его, Аполлона имущество. Гермес покорно соглашается, но просит взамен научить его прорицаниям, на что Аполлон отвечает решительным отказом, ссылаясь на волю Зевса, который только ему одному открыл способ вещать людям свою царственную волю. Гермес и тут вынужден согласиться.

Что же открыл людям Гермес в этой притче? Я бы расставил символы следующим образом. Кифара – это символ человеческого творения. Похищение коров – образ повседневности, повседневно, невольно творимого зла. Передача кифары Аполлону означает обращение своего творения к использованию исключительно в интересах сил света. Это – главный залог прощения совершаемого в суете мелкого злодеяния. Однако важно при этом даже этим мелким злодеянием не посягать на имущество бога, чтить святыню, иными словами. И самое главное - в этом смысл запрета Гермесу на прорицание – не вторгаться с профанными понятиями в Божественные сферы.

Итак, завет Гемеса можно окончательно переформулировать в трех заповедях:

• Твори во имя Света

• Чти святыни

• Не снижай Божественного

Много это или мало по сравнению с десятью заповедями Моисея? Трудно сказать, это тот случай, когда отнюдь не все измеряется числом. Это были два параллельных мира, две метакультуры, и перед каждой задачи стояли свои, но цель была общей. И, взращивая в людях идеалы именно своего завета, и стал Гермес истинным вестником (во вполне розамировском понимании этого слова) олимпийских богов, посредником между суетным, энрофным человеческим миром и надстоящей над ним небесной страной.